Дверь с той стороны [Сборник] - Страница 64

— Видите ли, — сказал он, улыбаясь, хотя голос не выражал уверенности, в нем было сомнение и сознание глубокой ответственности; Нарев умел пользоваться своим неблагозвучным голосом. — Я надеюсь, вы не подозреваете меня в распространении каких-то слухов…

— Да бросьте, Нарев, — сказал Истомин. — Вас в этом никто и не собирается винить. Неважно откуда, но мы об этом услыхали и теперь просим вас ответить: что вы знаете? Можем мы надеяться на какую-то перемену к лучшему?

Нарев отложил ложечку и опять помолчал — немного: терпение нельзя испытывать слишком долго.

— Вы ведь понимаете, — сказал он, — если бы я видел, в какой стороне находится дверь, ведущая к спасению, то не стал бы медлить. Будь я совершенно, на сто процентов уверен…

— Ага! — воскликнула Инна. — Значит, вы что-то знаете и просто не до конца уверены?

— В том-то и дело, — сокрушенно подтвердил Нарев. — Я не привык давать легковесные обещания. Но могу поклясться, что едва лишь получу необходимые мне доказательства — если они, конечно, существуют, — сразу же поделюсь с вами…

Он не смог закончить фразу, да у нее и не было конца. Именно тут общий гул должен был прервать его — и действительно прервал.

— Это вы бросьте, — осуждающе сказал Еремеев. — Мы все тут играем в одну игру. Так что пусть бегает вся команда.

Остальные поддержали его.

— Понимаю, — промолвил Нарев по-прежнему нерешительно. — Но пусть лучше ответственность будет на мне, зачем распределять ее на всех?

Он говорил и внутренне радовался тому, как точно он говорит и как чисто выстраивается продуманная им линия событий — и одновременно печалился тому, что не разучился еще так говорить и продумывать. «Ради них ведь это», — подумал он, оправдываясь перед собой, — а может быть, перед Милой, которая теперь глядела на него, и надежда была в ее взгляде. Ради всего человечества: пусть нас лишь тринадцать человек, но мы сейчас — самостоятельное человечество, человечество «Кита»…

— Нет, — сказал Истомин. — Вы неправы. Мы не страшимся ответственности и хотим знать то же, что и вы.

— Право, не знаю… — пробормотал Нарев. — Это так неожиданно…

— Вы жестоки, — сказала актриса, готовая заплакать. — Почему вы думаете только о себе?

— Ну, что вы, — обескураженно проговорил Нарев. — Я не дал повода…

Он ждал. В игре было два выигрыша, и раз уж он сел за стол, он хотел получить оба. Он ждал, и наконец Мила вошла в разговор.

— Послушайте, — тихо сказала она, краснея и опустив глаза, — если бы хоть Валентина не было здесь, а то что же — словно раздеваться перед всеми… Я виновата перед вами, это я рассказала. Но думайте обо мне, что хотите — я сделала это ради всех. Мы все верим вам…

«Люди, — подумал Нарев, глядя мимо сразу же потускневшего Еремеева. — Люди, как нужна им надежда и как хочется быть обманутыми ради нее! Нет, я решил правильно. Теперь — к делу».

Он вздохнул.

— Ну, будь по-вашему… — сказал он, как бы преодолевая внутреннее сопротивление. — Я нашел это почти случайно. Я не ученый, как вы знаете, и всегда думал, что не могу открыть ничего нового. Но я в силах найти что-то, уже существующее, на что никто не обращает внимания. И мне удалось… Хочу, однако, предупредить вас: я не знаю, как вернуться на Землю. Точнее — не знаю, как сделать это немедленно, сейчас. — Он продолжал уже быстро, словно увлекшись: нельзя было позволить им разочароваться, утратить интерес. — До сих пор ни одна экспедиция не встречала, как вы знаете, звезд, которые состояли бы из антивещества. Но ведь это относится только к тем светилам, вблизи которых мы побывали. Вам известно, что по излучению, по свету нельзя определить, из чего состоит небесное тело: и вещество, и антивещество испускают энергию в виде одинаковых квантов. Во Вселенной множество светил, о которых у нас нет сведений такого рода. И вот в записях одной старой экспедиции мне удалось обнаружить…

Он рассказывал, обращаясь поочередно то к одному, то к другому из сидящих за столом. Кофе стыл в чашечках — все забыли о нем, все слушали жадно, стараясь добыть надежду из каждого слова. Все, что ощущали эти люди, было написано на их лицах, Нарев читал их легко, как дирижер партитуру, и ясно видел, где следовало усилить звучание главной темы, где сделать фермату, где — паузу.

— …Итак, все говорит за то, что это — антизвезда. Я не сам пришел к такому выводу, он содержится там, в записи. Вы спросите: что может дать нам звезда — энергии у нас и так достаточно… Однако дело в том, что это — звезда класса «О», одиночная, как раз такая, какие, по статистике, чаще всего обладают планетными системами. А если звезда такого класса обладает развитой планетной системой — на это в отчете есть определенные указания, — то как знать, нет ли там жизни, нет ли цивилизации?..

Он сделал паузу. «Популярное изложение — великая вещь, — думал он, переводя дыхание. — То, что в науке еще обозначается тремя вопросительными знаками и оговаривается многими „если“, в изложении популяризатора звучит, как давно свершившийся факт, сомневаться в котором просто неприлично…» И в самом деле, Нарев выбрал подходящее время для изложения своей гипотезы: физик мог бы возразить ему — но Карачарова как раз и не было среди них, а и окажись он тут — вряд ли его стали бы слушать. Он, конечно, затеял бы спор — для него важнее была истинность результата, тогда как для Нарева главное заключалось в процессе действия, а от того, что он выдавал за истину, требовалась лишь пригодность для лозунга. Так или иначе, отсутствие физика пришлось очень кстати.