Дверь с той стороны [Сборник] - Страница 6

— Что у тебя, штурман?

— Да Земля неизвестно куда девалась, — почти совсем спокойно объяснил Луговой. — Нет ее в нужном направлении.

— Ага, — равнодушно сказал инженер, помаргивая белесыми глазками. Он кивнул и снова перевел взгляд на пульт, вытянул руку, что-то повернул, удовлетворенно выпятил губу.

— Я серьезно.

— Если говорить серьезно, — хладнокровно ответил Рудик, — то такого не бывает.

— Да погоди. Мы вышли, так? Система перед нами. Юпитер находится по отношению к нам за Солнцем, на той стороне орбиты. Это понятно? А Земля — на этой, куда ближе. И вот с Юпитером я уже имею видеосвязь — через всю Систему, а с Землей нет.

— Тогда, может, это Юпитер — по нашу сторону, а Земля — наоборот?

— Что я, по-твоему, не умею ориентироваться по звездам?

— Да уж не знаю. Посоветуйся с Сигмой.

Луговой пробормотал что-то неразборчивое. Ему не хотелось обращаться к компьютеру, словно бы он был еще стажером, а не штурманом. Но пришлось.

Он задал программу определения точки по четырем ориентирам.

— Вот и хорошо, — прокомментировал Рудик.

Его перебил резкий звонок. Сигма отвергла задание.

Луговой пожал плечами. Задача была элементарной и составлена без ошибок. Он повторил ее, и компьютер снова отказался от решения.

После третьего требования звонок не умолкал целую минуту. В переводе на язык людей это означало истерику. Пришлось отключиться от спятившего устройства.

— Ну, что скажешь? — устало поинтересовался Луговой.

— Знаешь, — сказал Рудик голосом, в котором было сомнение, — покличь-ка лучше мастера. А то как бы ты и Солнце не потерял.

Луговой обиженно засопел. Капитана известить, конечно, следовало. Но тут его осенило.

— Задам-ка я ему по трем ориентирам, — сказал он и взглянул на триди-экран, где был Рудик. — А что? Все так делают.

На этот раз автомат не стал противиться.

Они долго танцевали молча, словно бы музыка говорила за каждого из них; так бывает, когда оба хотят сказать одно и то же, но самолюбие или стеснение не позволяют начать разговор. Когда музыка смолкла, они остановились, растерянно глядя друг на друга. Молчание стало вдруг душным и вязким, секунды застревали в нем. Капитан сказал неожиданно хрипло:

— А бал ничего, удался… верно? Никто не скучает.

Зоя, словно не слыша, смотрела на него и ждала, пока он заговорит по-настоящему. Она давно уже решила, что ничего не нужно, потому что ничего не будет — просто ни к чему; но услышать слова ей хотелось, было просто необходимо.

— Зоя…

Она безмятежно улыбнулась; это стоило ей немалого усилия. Потом спохватилась, что они стоят, и люди смотрят на них.

— Пойдем…

Он понял ее и повел, взяв за локоть. Они подошли к стене там, где блестящая поверхность ее переходила в матовую. Капитан, не глядя, нажал пластинку, и матовая поверхность растаяла. Они вышли на прогулочную палубу, опоясывавшую жилой корпус корабля, и медленно пошли по ней. Палуба была прозрачна, и они ступали по звездам, звезды сияли впереди, и справа, и сверху, лишь слева была стена. Они молчали, пока светлый прямоугольник входа не скрылся за изгибом борта.

— Зоя, послушай…

Она хотела сказать что-то безразличное, даже, быть может, ироническое, но побоялась, что голос изменит ей. Устюг говорил волнуясь, захлебываясь — так говорят, наверное, раз в жизни. Зоя слушала и мысленно просила: «Еще! Еще!»

— …Потом понял, что и ты сама…

Говорить «нет» она не станет: ложь была бы слишком явной. Но что все это значит? Она же хотела совершенно иного, она давно уже пришла к выводу, что лучше всего держать обожателей на расстоянии: слишком больно бывает потом.

— …Все стеснялся, боялся что ли. Мы могли быть вместе все эти дни, а теперь — последний вечер…

Да, если бы ты в самый первый вечер был настойчивее и находчивее… Такие вещи или происходят сразу, пока нет времени на размышления, или же затягиваются надолго. Впрочем, нет — я сразу же отодвинула бы тебя подальше. Не люблю банальностей.

— Не люблю банальностей, — повторила она вслух.

— Не понял, — растерянно сказал он.

— На борту корабля пассажирка падает в объятия отважного капитана — от любви к острым ощущениям и скуки. Но острых ощущений у меня с избытком хватало в лаборатории и госпиталях, — она на миг вновь почувствовала себя прежней, недаром коллеги говорили, что она эмоционально стерильна; много они знали, коллеги!.. Но миг этот был короток, и Зоя, неожиданно для себя, тихо сказала: — Я рада, что началось не так.

— Кончается, не начавшись, — мрачно поправил он.

— Зато теперь я знаю, что это для тебя не прихоть… и для меня тоже.

Такая логика всегда была ему непонятна.

— Почему же ты…

А в самом деле — почему?

— Потому, что в этом возрасте уже поздно действовать методом проб и ошибок — так это называется в кибернетике, кажется?

Он вздохнул, понимая, что упустил что-то: непосредственность, бездумное влечение первого вечера, готовность подчиниться неожиданному…

— Зоя, день еще не кончен…

Она снова безмятежно улыбнулась, успев прийти в себя. Хорошо, ее никто не принуждал, она сама решила и сделает все, как хочет. Никто и никогда не будет решать за нее. Она не уступает; наоборот — выбирает.

— Нет, завтра. На Земле.

Она сказала это с такой определенностью, что он, наконец, поверил и остановился, прижимая к себе ее локоть и глядя на звезды. Рисунок их был необычен, но капитана сейчас не интересовали те, далекие, звезды.