Дверь с той стороны [Сборник] - Страница 112

112

Тогда он ушел из отсека синтезаторов и пошел бродить по кораблю. Он шагал все быстрее и быстрее, чтобы движением утолить странную потребность, все сильнее заявлявшую о себе, потребность в счастье. Он поднимался по трапам, спускался по ним, поворачивал; он почти бежал — словно счастье ожидало его в конце пути. Движением он старался утишить поднимавшийся в нем гнев на людей, отнявших у него последнее из всего, чем он обладал.

Он был добр от природы и старался не поддаться гневу, но все в нем требовало сейчас мести — требовало сосредоточенно, настойчиво, неотступно. Мести всем. Всему. Всей жизни. Самой жизни.

Он шел по какому-то очередному коридору, задыхаясь и вытирая обильный пот. Впереди послышались голоса, открылась дверь. Еремеев вовремя прижался к переборке, затаился. Вышли двое, мужчина и женщина. Он что-то говорил — тихо, нежно. По голосу Еремеев узнал штурмана. Они, к счастью, направились в другую сторону и не заметили его.

Когда они скрылись за поворотом, Еремеев юркнул в отворенную дверь. Огляделся.

Это была каюта. Несколько приборов на стенах. Небольшой беспорядок. Стол. На нем — зеркальце. И еще какой-то предмет.

Еремеев не помнил, как называется этот предмет, но знал, для чего он предназначался… Предмет был средством мести. И если Еремеев чувствовал обиду на жизнь, то теперь он мог поступить с нею, как хотел. Мог напугать. Мог даже…

А жизнь, словно издеваясь над ним, все туже сжимала пальцы на его горле. Ему нужно было, нужно, нужно — счастье, счастье, счастье!

Ничего, сейчас он ей покажет.

Дверь оставалась открытой. Еремеев услышал шаги. Мерные, увесистые. На этот раз они приближались.

Он поднес предмет к груди и нажал кнопку.

Штурман Луговой всегда заботился о своем флазере. И пока Инна приводила себя в порядок, успел зарядить его батарею. Но, оглушенный счастьем, забыл оружие на столе, исправное и готовое к действию.

* * *

— Но ведь надо беречь наш мир, — сказал инспектор терпеливо.

— А мне все равно, — буркнул писатель, — от чего мы помрем: от аварии или от тоски.

Ему все было до чертиков безразлично. Все равно, толку никакого. Был написан роман — и того не осталось. Ему больше ничего не хотелось: не хотелось писать, не хотелось славы, есть тоже не хотелось, и хотя запрет на любовь был отменен, ему даже глядеть не хотелось в сторону женщин.

— А закон? — спросил инспектор. — Закон!

— Чихать я на него хотел, — на этот раз ответил уже Карачаров.

— На закон?

— На закон, на вас, на все на свете. И на себя тоже.

Петров почувствовал, что силы оставляют его и становится жутко. Все равно было этим людям — жить, не жить…

— Но ведь совершено преступление! — воззвал он, чувствуя, насколько смешным выглядит. — Преступник должен быть наказан!

Снова было молчание, которое нарушил Истомин.

— А давайте и в самом деле убьем его! — проговорил он задумчиво. — Он мне надоел, и у него скверный характер. Самое лучшее, я думаю — убить.

Инспектор, нахмурившись, сказал:

— Я думаю, мы должны говорить серьезно.

— А я серьезно, — сказал писатель. — Кинуть в утилизатор, и все. И наделать из него пуговиц.

— Почему пуговиц? — в отчаянии спросил Петров.

— В самом деле, почему? — спросил Истомин. — Понятия не имею. Наверное, какая-то сложная ассоциативная цепь.

— Опомнитесь!

— Вот возьму однажды что-нибудь потяжелее, — с угрозой сказал физик, — и разобью тут все вдребезги. Увидите.

И, как будто он уже начал приводить угрозу в исполнение, за дверью салона послышались громкие удары.

Это были тяжелые шаги, размеренные, не похожие на поступь кого-либо из обитателей Кита. Дверь отворилась рывком. Робот вступил в салон. Люди невольно вскочили. Вблизи робот был устрашающ. Он мог раздавить человека, просто притиснув его к переборке. Едва уловимый запах нагретых полимеров, исходящий от робота, показался всем отвратительным.

На руках робот нес тело Еремеева. Он остановился, раздалось хрипение. Робот говорил что-то, но до людей доносился лишь невнятный скрежет. Никто не понял и не ответил. Тогда робот положил труп перед инспектором. Повернулся. И снова отворилась дверь. Вошел Нарев. Бог роботов был невесел. Он поглядел на присутствующих и развел руками.

— Ну, вот, — сказал он. — Им я больше не нужен. А вам?

Инспектор растерянно моргнул, не найдя, что сказать.

— Что же это? — пробормотал он после паузы.

— Даже не начало конца, — бодро ответил Нарев. — Просто конец.

Взглядом он искал Милу, и только сейчас увидел и ее, и труп Еремеева; полузаслоненная столом, женщина стояла на коленях, уткнувшись лицом в грудь Еремеева и ее щека была в крови. Нарев вздохнул.

— Конец, — повторил он, и бодрости больше не было в его голосе.

Глава восемнадцатая

Они опустили тело в утилизатор без речей, в молчании, за которым у каждого стояло свое. Дверца, глухо стукнув, закрылась за ним, вспыхнул индикатор. Ждать пришлось недолго: утилизатор действовал быстро. Потом инженер включил синтезатор, куда поступили атомы, из которых состояло недавно тело Еремеева. Синтезатор подверг их необходимым преобразованиям и сформовал небольшой, но достаточно тяжелый шар. Руководствуясь древними предрассудками люди пожелали, чтобы шар был золотым, а синтезатору было все равно, какие элементы создавать из имеющихся частиц. И возник шар, тело наиболее совершенной формы; после недолгих размышлений его поместили в салоне, на специально изготовленном постаменте.

112