— В общем, — заключил Рудик, — давай делать дело.
— Добро, — проговорил капитан. — Тогда — по местам. И будим пассажиров. Не думаю, что им снятся приятные сны.
Огоньки суетились на панели синтезатора, как муравьи около своего жилища. В окошках счетчиков сквозили цифры. Потом раздался звонок. Обождав секунду, инженер Рудик распахнул створки. Из темного отверстия потянуло теплым, едким запахом, который через минуту рассеялся.
— Готово, — сказал инженер, извлекая из выходной камеры белое, округлых очертаний кресло, отлитое из одного куска пластика. Рудик поставил его на пол, критически оглядел, уселся, встал.
— В порядке. Еще одно?
— Два, — сказала Инна. — Всего их должно быть четыре. — Она улыбнулась. — Мы любим гостей. Только сделайте, пожалуйста, разных цветов. Красное, желтое — в пастельных тонах…
— Хоть десять, — сказал инженер. — Такую ерунду делать просто. Элементарный синтез. Вот, смотрите сюда. Здесь устанавливаете формулу, на этом пульте — структурном — находите нужный шифр…
Рудик смело вел себя с женщинами, которые, по его убеждению, никак не могли обратить на него внимание. Зато одиноких он опасался. По его словам, они были чересчур валентны.
— Спасибо, — не слушая его, произнесла Инна своим таинственным шепотом. — Пойду звать на помощь: кресла ведь нужно еще и отнести. Это сделают мужчины.
Рудик пожал одним плечом, закрыл створки, нажал кнопку нужного красителя и включил синтезатор на повторение операций. Он любил когда в результате работы возникали какие-то предметы, они были реальным свидетельством инженерского могущества. Теперь такой работы хватало.
Синтезатор покончил с креслами, и инженер перестраивал его на металл, когда в отсеке появился капитан. Он подошел к пульту и стал поворачивать верньеры, помогая. Инженер нажал стартер. Свет мигнул, низкое, негромкое жужжание снова наполнило отсек.
— Все спокойно? — спросил капитан.
Рудик машинально вытер руки платком, сунул его в карман.
— Они все же молодцы, — ответил он.
— Ты считаешь, — произнес Устюг, — Будем надеяться.
…Пассажиры, наверное, и в самом деле были молодцами.
Узнав о том, что попытки осуществить обратное превращение антивещества в вещество при помощи нескольких переходов в сопространство, и обратно потерпели неудачу, пассажиры, вопреки опасениям капитана, не впали в отчаяние.
Никто не забился в истерике, не поднял скандала и не потребовал крови. Наверное, где-то в подсознании пассажиры не только предвидели такую возможность, но и успели примириться с нею. И когда возможность стала печальной реальностью, они приняли это, как подобало летящим в космосе — хотя бы и в качестве простых пассажиров.
— Что же, — сказал тогда Петров. — Бывает хуже. Мы живы — а это не так уж мало.
— Я бы сказал, что много, — подхватил Нарев, подавляя первый внутренний импульс, побуждавший его протестовать. — Стоит лишь подумать, что произошло бы, не разгадай Земля вовремя, чем грозит наша посадка. Бр-р!
Все невольно поежились, представляя. Инна положила руку на плечо Истомина и улыбнулась писателю:
— Теперь ты сможешь, наконец, спокойно закончить книгу.
— Да-да, — подтвердил он не совсем решительно. Инна сразу поняла его — недаром она была не только женщиной, но и актрисой, человеком творческим.
— Ведь главное — написать, правда? — сказала она. — Создать. Остальное менее важно.
Истомин улыбнулся, снял ее пальцы с плеча и поднес к губам.
Физик Карачаров отвернулся и скорчил гримасу: сегодня он был склонен отрицать женщин. Что они, в конце концов? Носительницы устойчивых признаков вида, не более того. Что сделали они в физике? Математике? Литературе? Живописи? Музыке? Технике? Если кое-где и можно найти по одному имени, то исключения лишь подтверждают правило. Женщины неспособны к абстрактному мышлению, и даже в оценке людей они постоянно делают ошибки.
Он сердито посмотрел на Зою. Проследил за ее взглядом. Зоя не отрывала глаз от Милы. Молодая женщина была бледна.
— Вам плохо? — тревожно спросила Серова.
— Нет. Нет-нет. Все хорошо. — Мила перевела дыхание и даже улыбнулась. — Но мне хотелось бы чем-то заняться. Нам всем нужно что-то делать, правда? Пока мы еще не привыкли…
— Ну конечно же! — после секундной паузы воскликнул Нарев. — У нас бездна всяких дел! Прежде всего, раз уж мы будем тут жить, надо устроиться, как следует! И в этом мы, Мила, никак не обойдемся без женского вкуса и вашего совета специалиста. Капитан, у нас тут, если не ошибаюсь, двадцать четыре каюты?
— В первом классе, — уточнил капитан. — И тридцать две — в туристском.
— Оставим туристский, — отмахнулся Нарев. — И без того на каждого из нас приходится по три каюты — даже слишком много. Пусть каждый устраивается по своему вкусу — в двух, трех помещениях. Вы не против, капитан?
— Не возражаю.
— Может быть, и вы с вашими товарищами переселитесь сюда?
— Нет. Не поймите превратно: просто корабль требует наблюдения и ухода.
— Не стану спорить. Теперь нам предстоит распределить помещения в соответствии с желаниями каждого, сделать эскизы планировки, обстановки… О, друзья мои, у нас тут столько работы, что трудно даже представить, когда мы с нею справимся!
Все это было разумно, но Карачаров не мог согласиться просто так: должно же было в чем-то проявиться своеобразие его личности, а в физике здесь никто не разбирался. И он ворчливо проговорил: