Пират скомандовал спуск. Дальняя разведка — не то место, где приходится часто видеть одни и те же картины, но такого невзаправдашнего пейзажа мы еще не встречали и даже усомнились на какое-то время, настоящие ли это деревья. Но они росли, и листья на них чуть слышно шумели, когда налетал ветерок. Мы остановились и стали смотреть. Время шло, а мы стояли и смотрели. Просто так. И, наверное, думали. Не может же быть, чтобы мы, три с половиной взрослых мужика, стояли без единой мысли. Нет, наверное, думали. Но мыслей в памяти не осталось. Зато сохранилось испытанное тогда ощущение, ощущение человека, который очень долго шел, плыл, летел, обошел, наконец, планету по большому кругу — и вернулся на то место, откуда начинал когда-то и где ему и полагается быть, — вернулся с моря или там с холмов, и больше ему не надо уходить никуда.
Так мы стояли, пока сами чуть не пустили корни в мягкую землю, а если быть точным — три минуты тридцать; потом вдруг опомнились и озадаченно поглядели друг на друга. Никто не сказал ни слова, но мы тут же построились походным порядком и тронулись, внимательно глядя по сторонам. Прошли еще четыреста с небольшим метров и увидели наконец наш собственный катер, из-за которого и предприняли весь этот поход. Эта космическая тачка служит в основном для сообщения между кораблями в пространстве, а в остальное время крепится в специальном гнезде, углублении в теле корабля. Крепится; вернее — должна крепиться, и следить за этим — обязанность боцмана, однако на сей раз наш Лев рыкающий сплоховал и, пока нас лихорадило перед посадкой, катер оторвался. Надо полагать, боцмана лихорадило еще сильнее, когда он стоял на коврике перед капитаном и давал объяснения.
Катер лежал на поляне, ближе к одному ее краю. Мы, как и положено, разделились и подошли к нему сразу с четырех сторон. Ничем не пахло, только озон чувствовался в воздухе. Снаружи катер выглядел нормально и стоял на всех четырех лапах, но лапы ушли в грунт глубже, чем полагалось бы; значит, автомат не погасил скорость. Мы поняли это и приготовились к неприятностям.
— Железяка нехорошая! — проникновенно сказал Пират. — Ну, заглянем, полюбопытствуем, чем нас тут встретят.
В каюте все было перевернуто, как после выпускного бала курсантов Училища Дальней разведки. Мы пробрались через этот содом и проникли в двигательный отсек.
Дальние разведчики должны разбираться во всем, и не понемножку, а профессионально, потому что там, где мы бываем, зачастую не найти ни экспертов, ни специалистов в радиусе десятка-другого световых лет. И мы разбираемся. Поэтому нам сразу стало ясно, что рассчитывать на катер не приходится. Механическая часть, правда, уцелела, но радужный диск мембраны не только выскочил из рамы, но разлетелся в кристаллики. А без мембраны катер можно поставить на постамент в парке, но летать на нем нельзя, а нам нужно было, чтобы он летал.
Мы расселись на обломках своих надежд и молча посовещались. Катер — вещь, нужная в хозяйстве, и бросать его не хотелось, а унести эту посудину на руках мы не могли. Оставалось одно: доставить и смонтировать новую мембрану, и уж тогда запустить двигатель.
— Очень красиво, — сказал Старый Пират. — Только крепить мембрану все-таки лучше на корабле, в мастерской, а не на лоне природы.
Мы немного скисли, прикинув, как далеко придется тащить массивную раму, восемь метров в диаметре. Наши моторчики были слишком слабосильны, чтобы поднять ее, и, значит, нести придется на горбу, всем четверым. Но спорить не приходилось.
Марк Туллий пробрался в крохотную рубку связи. Он включил аппаратуру — и без толку. Великий оратор покачал головой, снял со спины нашу походную рацию и включил.
Станция молчала — не было не только сигналов, но и фона. С таким же успехом можно было подключить к антенне кирпич. Марк Туллий достал из кармана тестер, открыл рацию и стал тыкать в нее приборчиком.
— Батарея, — сказал он. И, поднатужившись, выдал второе слово: — Пуста.
Старый Пират, выхватил у него тестер и полез сам. В батарее не было ни следа заряда, хотя перед выходом она была полна, а хватает ее обычно не менее, чем на год. А в остальном станция была в образцовом порядке, как и все у Марка Туллия. Пират мрачно сказал:
— Публика в диком восторге. Ладно, займемся делом.
Мы провозились с рамой часа два. Потом Пират решил полчасика отдохнуть: путь предстоял серьезный. Светило успело взойти; оно было горячим, как первый поцелуй. Мы отошли в тень ближайшего дерева и вытащили, чем позавтракать. Еда — занятие, которым можно увлечься. Мы увлеклись и проглядели момент, когда первые двое появились на поляне.
Двое; они бежали что есть духу — один убегал, другой преследовал. Гуманоиды, карлики — ростом, по сравнению с нами, чуть выше пояса. Головастенькие. Полуголые. Все это мы привычно ухватили сразу же. А потом увидели, как задний, поняв, что не догонит, остановился и опустился на колено. В руках у него оказалось что-то — можно поклясться, что сук от дерева, в полметра длиной. И вот карлик, стоя на колене, вскинул сук, словно бы это было оружие. Мы не успели удивиться. Блеснули короткие вспышки пламени, раздались отрывистые, хорошо знакомые нам звуки. В тот миг планета сразу перестала мне нравиться. Убегавший уже достиг опушки; сейчас он упал плашмя. Стрелок вскочил и издал победный вопль, голос был высок и походил на женский. Потом туземец отшвырнул свое оружие и, высоко подпрыгивая, помчался туда, откуда пришел.
Мы уже лежали под деревом, заняв оборону, недоеденный завтрак валялся в стороне. Мы не сводили глаз с убегающего, привычно держа его в перекрестии. Он скрылся за деревьями, и я спросил на линтеле: