— Не судите поэтому, Саша, о серьезных вещах поверхностно. Я показалась вам смешной? Но поверьте, я знаю, что говорю. И пришла к вам за тем, чтобы вы показали мне то, что видели когда-то на экране. Помните наш разговор?
Луговой молчал, не зная, что делать. Инна подошла к нему вплотную, провела ладонью по его щеке, улыбнулась, глядя прямо в глаза.
— Ну, решайтесь же… Разве можно заставлять женщину ждать?
Он не выдержал — не хотел обнять ее, но как-то само собой получилось. Инна без труда высвободилась.
— Нет, Саша, нет… Я хочу видеть.
Она отстранилась, но была совсем рядом, и он потерял голову. В конце концов он может показать запись кому угодно, это его дело…
— Хорошо, — сказал он, голос сорвался, и он откашлялся. — Смотрите…
Свет погас, замерцал экран. Узкий полумесяц появился на нем, концы его чуть подрагивали…
Инна досмотрела до конца. Потом спросила звонким шепотом:
— Вы поняли, что это означает?
Луговой замялся.
— Ну… я пробовал составить программу. «Сигма» выдала массу расшифровок, все совершенно разные. Все зависит от программы, а программу составлял я…
— Покажите хоть одну!
Достав клочок пленки, Луговой прочитал:
«Последняя попытка зондирования, успеха нет. Неясно происхождение. Природа первая или вторая. Пересекать пространство без выхода в иные области не могут существа. Тело не источник возникновения мира или системы. Не место проникновения энергии из иной области. Почти не излучает. Случайность. Вернуться через…»
— «Сигма» определяет срок, как тысячу или десять тысяч лет.
— А еще?
— Вот.
«В нулевой момент времени начальная точка системы, неизменная пространственная координата которой равна нулю, совпадает с начальной точкой…»
— Не надо, — сказала Инна. — Я ничего не понимаю. Неужели все ответы такие?
Луговой вздохнул.
«Люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была со мною. Я согласен преодолеть пространство и множество препятствий. В последний раз спрашиваю тебя. Почему ты не хочешь быть со мною. Дать начало детям. Ты почти не глядишь на меня. Но я буду ждать…»
— Тысячу или десять тысяч лет? — улыбнулась Инна. — Саша, милый мой мальчик, о чем или о ком вы думали, когда составляли эту последнюю программу?
Покраснев, он молчал. Инна смотрела на него с нежностью и сожалением. Почему это не случилось раньше? Но сейчас она не могла остановиться на полпути.
— Нет, — сказала она со вздохом. — Это все фантазии вашего компьютера. На деле это совсем другое. И недаром это пришло, как вы говорите, из пустоты. Потому что он — везде! Нет, это не смешно. Вспомните, — она грустно усмехнулась, — когда вы были еще мальчиком — разве вам не казалось смешным, разве не было немного стыдно, когда вы видели, как люди целуются, или слышали, как говорят о любви? Не за себя стыдно — за них… Правда? Но потом вы выросли, и стали воспринимать это иначе. И сами, без сомнения… — Она улыбнулась, и Луговой опять покрылся краской. — Ну, не буду. Но вы меня поняли?
Штурман не знал, понял ли он Инну, но видел, что она его не понимает. Он мучился, старался хоть как-то догадаться о возможном значении изображений, страдал от невозможности рассказать о них кому-нибудь другому на корабле, чтобы не пробудилась ненужная надежда… В конце концов это было единственной его ценностью — случайно записанное изображение. Теперь он отдал его Инне, но, наверное, напрасно, лучше бы странный факт остался похороненным в его памяти, потому что она не поняла…
Инна, не дождавшись ответа, заговорила снова:
— Вещи и мысли, смешные для молодых, приобретают для людей зрелых глубокий смысл. Вас избрали, чтобы передать людям весть. Потому, наверное, что вы чисты душой… Почему же вы не сказали?
Он проглотил комок.
— Через тысячу лет нас не будет в живых…
— Но там сказано совсем иное! Не верите? Хотите доказательств? Но обещайте слушаться меня.
Луговой покорно кивнул. Ей он не мог отказать.
Инспектор снова был в родной стихии, где надо было искать, сопоставлять и делать выводы, основываясь на фактах, а не на теориях и домыслах.
Однако установить что-нибудь в носовом отсеке было трудно. Там ничто не осталось в неприкосновенности. Сама пробоина была надежно закрыта новыми листами, и следы преступника давно уже исчезли или смешались со следами всех тех, кто находился тут во время ремонта или после него.
И все же Петров не спешил покинуть отсек. Он размышлял.
Кто был здесь во время ремонта? Капитан и инженер. Ниже, в обсерватории, находился Еремеев. Временами появлялся Истомин и он сам, Петров, подвозивший листы.
Значит, если тут найдутся следы других людей, то ими, во всяком случае, надо будет поинтересоваться. Если же таких следов не будет, то преступником окажется один из четверых. Себя инспектор, естественно, исключил из списка.
Петров извлек из кармана небольшую прямоугольную коробочку с короткой антенной. Она напоминала приемник, но на самом деле это был дуфтер — искатель запахов, электронный аналог собаки. Индексы запахов каждого, обитавшего в Ките, давно имелись у инспектора: он зафиксировал их почти машинально, по привычке, вовсе не рассчитывая, что они когда-нибудь пригодятся ему.
Инспектор стал медленно поворачивать лимб настройки прибора, сверяясь со своими записями.
— Капитан… Естественно — он и должен быть тут.
Инженер… Тоже.
Он сам, Петров. Контрольный тест. Самый сильный сигнал — потому что он и сейчас здесь.
Луговой. Очень слабо. Вероятно, бывал тут раньше.